Ноль эмоций

- Ну что? - спросил Куликов.

- Ноль эмоций. Ничего и никого...

Старший матрос Вася Плехоткин равнодушно смотрит, как по зеленому экрану локатора бегает тонкий луч. Он ударяется о скалистые берега Кольского полуострова, о высокие волны, о стаи бакланов, взлетающих над ночным океаном. Ни одного судна не отмечает луч, ни одной лодки... "Ноль эмоций", как говорит в таких случаях Вася. Пограничный корабль с бортовым номером 93 на средних ходах идет вдоль невидимой черты - государственной границы СССР, которая вечно качается здесь на студеных северных волнах.

Вообще-то "ноль эмоций" выдумал не Плехоткин, как это почему-то считалось на корабле, а капитан-лейтенант Дроздов. Однажды во время беседы он сказал: "Пограничную ситуацию предугадать невозможно. Поэтому каждый пограничник в любой обстановке, в любых обстоятельствах должен быть до предела собран, а главное - спокоен. Не давайте во время боевых операций разыгрываться вашим чувствам, эмоциям. Все провокации, которые устраивают наши враги, рассчитаны только на наши нервы. Во всех обстоятельствах вы должны помнить - ноль эмоций!"

Вот так говорил однажды капитан-лейтенант Дроздов, беседуя с личным составом корабля...

В три часа ночи Дроздов поднялся из своей каюты на верхний мостик.

- Товарищ капитан-лейтенант!.. - начал было доклад вахтенный.

- Вольно, вольно...

Дроздов закурил, ладонями прикрыв огонь от ветра, посмотрел вверх - как погода. Звезды, начищенные словно солдаты на па- раде, висят над океаном. Между звездами проворачивается антенна локатора.

"Надо идти спать, - подумал Дроздов. - В такую погоду происшествий не жди - все видно..." Дроздов уже повернулся, чтобы спускаться вниз, как вдруг на мостике загудел переговорник.

- Что такое? - спросил Дроздов.

- Товарищ командир, локатор дает цель!-доложил Плехоткин. - Пеленг 273, дистанция 12 кабельтов.

Дроздов бросился вниз по трапу.

В штурманском посту в том же дыму сидели те же Куликов и Плехоткин, но что-то явно изменилось здесь. Неуловимое крыло тревоги повисло над ярко освещенной штурманской картой, где на пеленге 273 уже скрестились две тонкие карандашные линии. Вдруг Куликов улыбнулся.

- Отбой, - весело сказал он Плехоткину. - Здесь же камень!

- Камень камнем, - сказал матрос, - а на камне что-то есть. Всплеск на локаторе измененный... Что-то есть, точно!

- Не будем гадать. Лево на борт! - крикнул в переговорник Дроздов. - Вахтенный! Включить прожектор!

Корабль, резко наклонившись на повороте, пошел к не видимому еще камню.

Дроздов отлично знал этот камень. Он стоит в полумиле от берега маленький, метров двадцать в длину, ничем не примечательный.

В штиль его еще можно увидеть, в шторм - только белый бурун на этом месте. Даже названия этот камень не имеет.

Луч прожектора скользнул по ночному морю и в самом конце своего пути уткнулся в неясные очертания скал. Камень...

Дроздов поднес к глазам бинокль, и, как ни далеки еще были скалы, он успел заметить, что по самому гребню камня мелькнула какая-то тень - словно кто-то убегал от света прожектора,

- Человек на камне! - крикнул вахтенный, смотревший в стереотрубу.

- Боевая тревога! Боевая тревога! - крикнул в переговорник Дроздов. - Корабль к бою и задержанию! Шлюпку на воду! Первой осмотровой группе приготовиться к высадке!

Корабль, казавшийся таким безлюдным, вдруг ожил, и через несколько минут Куликов - командир первой осмотровой группы - уже докладывал Дроздову о готовности.

Сзади него стояли семь моряков в спасжилетах, с автоматами нагруди. Завизжали блоки. Шлюпка - на воде.

В луче прожектора камень сверкал, словно вырезанный из белой бумаги. Когда в полосе света показалась шлюпка, Дроздов снова поднес бинокль к глазам. Вот пограничники прыгают в воду, идут по пояс в прибое, с автоматами наперевес... сходят на берег... рассыпаются цепью... ползут по скалам... переваливают через гребень камня... скрываются. Дроздов все смотрит в бинокль, но теперь его слух до предела напряжен. Он теперь ждет выстрелов. Враг пограничника - самый страшный враг. Ему нечего терять. Он готов на все.

Дроздов опустил бинокль, полез за сигаретой. Начал разминать ее - порвалась. Что за сигареты выпускают!

Над морем тишина. Корабль покачивается на спокойной зыби. Через луч прожектора пролетел баклан - как будто поджег его кто-то - так вспыхнуло во тьме его белое брюшко... На камне - никаких изменений. Только качается на короткой волне шлюпка, около которой стоит с автоматом в руках спиной к свету пограничник.

Вдруг на гребне камня появился Куликов. Меховая куртка рас- стегнута, пистолет - за поясом, дышит тяжело. Щурясь от прожектора, что-то крикнул пограничнику, стоявшему у шлюпки, и тот сорвался с места и убежал с Куликовым за гребень.

- Вторую шлюпку приготовить к спуску! Второй осмотровой группе приготовиться к высадке! - крикнул в переговорник Дроздов. Странное происходит на этом камне. Неужели там целая группа нарушителей?

- Товарищ командир, шлюпка готова к спуску на воду!

- Товарищ командир, вторая осмотровая группа построена!

- Вольно! - вдруг сказал Дроздов, не отрываясь от бинокля. - Всем на вахтах - заступить, свободным - продолжать ночной отдых! Разойдись!

То, что увидел в бинокль Дроздов, несколько удивило его, но он понял, что там, на камне, все закончено. Из-за гребня вышли пограничники. Дроздов машинально их пересчитал - живы и здоровы. Только все шли просто так, а четверо что-то несли. Иногда всю группу вдруг бросало то в одну сторону, то в другую, но до шлюпки они добрались благополучно и сразу же навалились на весла.

- Везут субчика, товарищ командир! - весело сказал вахтенный.

- А дрыгается-то как! Уж очень не хотелось, видно, ему попадаться.

Дроздов молча выслушал все это, потом сказал:

- Уберите прожектор со шлюпки.

- Есть! - крикнул вахтенный. Прожекторный луч дернулся и застыл рядом со шлюпкой так, чтобы гребцам было светло и не слепило глаза.

...Первым на борту очутился Куликов.

- Товарищ капитан-лейтенант! - вытянулся он перед Дроздовым.

- Отставить, - коротко сказал Дроздов. - Раненые?

- Раненых нет, - Куликов улыбнулся. - Есть поцарапанные, - и показал на куртку. - Но все это ерунда! Плехоткин - вот молодец кто у нас! Кусок старой обшивки корабельной давал всплеск. А на камне мог быть и человек!

- Человек? - переспросил Дроздов.

Он глянул за борт и ахнул: на дне шлюпки лежал связанный белой веревкой медведь!

-...Так это ж не медведь, товарищ боцман, - сказал молчавший до этого матрос Черных. - Это ж медвежонок.

- Я прекрасно понимаю, товарищ Черных, все это очень здорово! Я сам люблю природу и в детстве строил скворешники. Но ведь у нас военный корабль, а не "Полосатый рейс"! Медведя вашего кормить нужно? Нужно! Где я возьму на него продовольствие? Он хоть вы и утверждаете, что медвежонок, но, наверно, ест не хуже быка. Это и по глазам его видать!

Ребята засмеялись. Боцман оглядел весь кубрик, снял с головы пилотку, вытер лысину.

- Ничего смешного здесь нет, - сказал он. - Конечно, если товарищ капитан разрешит, я протестовать не буду. Пожалуйста. Держите у себя зверя. Только непонятно мне, как он попал на камень. Рыбу ловить туда, что ли, приплыл? Или пейзаж рисовал - "Шторм на севере?"

- Шторм был недавно, - сказал Дроздов. - Я думаю, что смыло мишку с берега. Может, одного, может, со здоровым бревном... Трудно сказать. По аппетиту видно, что давно не ел. Боцман тяжело вздохнул.

- Убирать за ним... - проворчал он. - Чего вы его привезли, товарищ старший лейтенант?

Куликов улыбнулся.

- Я же ведь шел на него врукопашную. Кричу: "Стой, стрелять буду!" - а он за камень спрятался и сидит там. У меня какая мысль? Ну, не иначе, думаю, как высадился аквалангист. Сейчас сиганет в море - упускать его, конечно, нельзя, будет из автомата сыпать! Ребята заходят с фланга, он их учуял - да как зарычит! Меня в пот бросило! Что за ерунда! Прыгаю за камень - а он там, голубь, прижался к скале, мокрый, грязный, худой... Ребята подбежали - со смеху стоять никто не может. Ну а потом жалко стало мишку - погибнет ведь в первый же шторм. Так ведь, Николаич?

Боцман недовольно посмотрел на Куликова, потом на медведя, который в самом центре этого ночного собрания возился с костью корейки.

- Так-то так... - неопределенно сказал боцман... - Все это, конечно, верно... Только непорядок это - зверь на корабле.

Он медленно повернулся и вышел из кубрика.

За ним плотно закрылась стальная водонепроницаемая дверь.

- Медведь, конечно, останется на борту, - сказал Дроздов. - Кличку, во-первых, дать надо... и ответственного, что ли, назначить.

- Я буду ходить за ним, товарищ капитан-лейтенант, - сказал Черных. - Мне это дело знакомо.

- В зверинце, что ли, работал? - спросил Плехоткин.

- Сибиряк я. Понял?

- Значит, Черных, - сказал Дроздов. - За все грехи буду спрашивать с тебя. Пусть живет у нас пока... Потом подумаем, что с ним делать. Пионерам отдадим... Только есть одна просьба, товарищи: с боцманом по этому вопросу прошу поосторожнее. Не обижайте старика. Ясно?

"Пират" - вот как назвали медвежонка. Название ему придумал, сам того не желая, боцман. Перед этим предлагалась масса вариантов: Михаил, Компас, Шнурок, Океан и даже Семен. "Семен" понравилось всем. Но вдруг кто-то сообразил, что Куликова тоже зовут Семен, и во избежание каких-либо намеков и неясностей решили кличку Семен отставить. Так вот медвежонок томился без имени.

Но на второй день в кубрик, где свободным от вахты доказывали кино, пришел боцман. Он подозрительно посмотрел по углам - медвежонка не было.

- А где это самый... пират? -• спросил он.

В кубрике все замолчали.

- А что? - сказал Плехоткин, - Пират? А?

Киномеханик, он же радист, только что собравшийся выключать свет, вдруг крикнул:

- Конечно, Пират! Мы ему такую тельняшку сошьем!

В кубрике поднялся гвалт, Черных выволок медвежонка к свету и громко сказал:

- Внимание! Сегодня мы принимаем в наш комсомольско-молодежный экипаж пограничного корабля нового матроса! Звать его с этой минуты Пират! Поскольку это имя предложено и утверждено начальством... - Все посмотрели на боцмана - тот неопределенно ухмыльнулся - ...так тому и быть! Я думаю, что коллектив поддержит! С этой минуты - ты Пират! Ни на какие Шарики, Океаны и Мишки ты не должен откликаться! Понял? Ну - рявкни!

Пират не рявкал. Он озирался по сторонам, смотрел на ребят, поворачивал все время голову к киноаппарату - оттуда пахло пленкой.

- Ну ладно, - сказал Черных, - рявкать мы его научим. Я думаю, куда бы его зачислить. Может быть, на кухню - посуду мыть? Только мне кажется, что он там будет злоупотреблять служебным положением. В машину его, конечно, тоже нельзя - выпивать он будет в машине.

- Чего там выпивать? - возмутился дизелист Сомов.

- Машинное масло! - сказал Черных. - В штурманский пост - делать ему там тоже нечего. К радистам - все клеммы у них позамыкает...

- К нам давай его - в орудийный расчет. Снаряды пусть подносит! У него на это силенок хватит!

- Нет, товарищи, а думаю, что орудийный расчет - место непостоянное, а нам надо его на постоянную работу определить - к вахтенным.

- Холодно там у вас, - сказал Плехоткин.

- Зато работа медвежья! - засмеялся Черных.

Так Пират стал вахтенным матросом.

Он очень скоро понял, что его зовут Пират, что его хозяин - Черных. Он скоро привык к кораблю. На носу обычно пахло мок- рым железом, на корме - орудийной смазкой и влажными канатами, в штурманском посту - сигаретами Куликова, в радио- рубке - электролитом, из люков машины - горячим маслом, из камбуза - корейкой и чаем. А на мостике, где он бывал чаще всего, пахло морем. Это было знакомо Пирату. Только там - в детстве - к нему всегда примешивался запах гнилых бревен, птичьего помета, плавника, выброшенной на берег рыбы - словом, всего того, что лежит, живет, умирает и рождается на скалистом побережье северного моря.

Боялся Пират качки и боцмана. Ну, о качке - особый разговор. А вот боцман... Однажды, когда Пират нашкодил в неположенном месте, боцман застал, его чуть ли не на месте преступления. Поднялся крик.

Прибежал Черных.

- Полюбуйся! - сказал боцман.

- Понятно, - грустно сказал Черных и убежал за тряпкой и лопатой. Когда он вернулся, боцман уже кончал длинную речь, обращенную к Пирату.

-...а чтобы больше неповадно было, надо учить тебя - Боцман приподнял Пирата за загривок и два раза стукнул его по мор- де большой твердой ладонью. Пират зарычал и попятился.

- Зря вы так, - сказал Черных. - Он же маленький... как дитя.

Пират сидел в ногах у Черныха злой, обиженный, ощетинившийся. От ботинок боцмана пахло гуталином.

В это время открылась дверь и просунулась голова Плехоткина.

- Эй! - крикнул он. - Вахтенные Черных и Пират - на прием пищи!

Никто не обернулся.

- Что здесь происходит? - спросил Плехоткин.

- Ничего не происходит, - мрачно сказал боцман. Он неловко кашлянул и с тяжелым сердцем вышел.

- Что случилось? - еще раз спросил Плехоткин.

- Ничего, - твердо сказал Черных. - Сейчас мы придем.

После этого случая Пират как привязанный стал ходить за хозяином. А когда в кубрике появлялся боцман, Пират, что бы он ни делал - то ли смешил народ, кувыркаясь через голову, то ли просто сидел без дела, - неизменно залезал под койку Черныха, и оттуда торчали только черная пуговица носа да два круглых колючих глаза.

Был у Пирата и другой враг - качка. От боцмана можно было спрятаться или убежать, от качки - никуда не деться. Особенно прихватила она Пирата как-то ночью, когда он вместе с Черныхом "стоял" на вахте. Вахтенный матрос Затирка, сдавая дежурство, сказал:

- Достанется тебе, Черных. Циклон идет. Может, взять Пирата вниз?

- Пусть привыкает.

- Ну, смотри.

Затирка еще раз взглянул на вечернее море, на низкие тучи, прижавшие к самым волнам длинную полосу желтого заката. По горизонту в нейтральных водах густо дымило судно - видно, получило предупреждение о шторме и спешило укрыться в порту.

- Достанется тебе, - еще раз сокрушенно сказал Затирка и стал спускаться по трапу вниз. Если Затирка так сказал, то и быть этому. Затирка был опытный сигнальщик...

Через десять минут на корабле задраили все двери и переборки. На мостик поднялся Дроздов.

- Кто на мостике?

- Матрос Черных!

- Матрос Черных и матрос Пират! - сказал Дроздов.

- Так точно! - улыбнулся Черных. - И матрос Пират.

- Ну, как дела, вахтенные? Надвигается?

- Надвигается! - сказал Черных.

- Спасжилет есть?

- Так точно.

- А на Пирата?

- Пират, товарищ командир, непотопляемый.

- Это верно, - сказал задумчиво Дроздов, внимательно оглядывая море.

Он взял пеленг на судно, дымившее по горизонту, и крикнул в переговорник:

- Курс сорок три! Танкер тысячи на четыре с половиной.

- Есть! - ответил переговорник голосом Куликова.

- Так ты говоришь - непотопляемый?

- Так точно, товарищ командир.

- А может, ему все же лучше вниз? А?

- Пусть привыкает.

- Это верно, - сказал Дроздов. - Наступит ночь - смотри в оба.

- Есть смотреть!

Дроздов ушел вниз. Тучи уже так прижали полосу заката, что его можно было, как письмо, просунуть под дверь. Стало быстро темнеть.

- Вот такие наши дела, Пират, - сказал Черных и вытащил из футляра бинокль. Ночь обещала быть тревожной...

Пират тоже чувствовал, что приближается что-то нехорошее. Палуба мостика поплыла из-под ног, Пирату стало тоскливо...

Он вздохнул и положил голову на сапог Черныха.

- Плохо, да? - спросил Черных. - А ты привыкай, привыкай.

Засвистел переговорник.

- Кто на мостике?

- Матрос Черных.

- Это я, Плехоткин. Что там у тебя?

- Два судна тут что-то толкутся около наших вод. По пеленгу 47 и 190. Смотри.

- Хорошо.

- Пират с тобой?

- Здесь.

- Ну как?

- Худо. Но, я думаю, пусть привыкает.

- Смотри, чтоб за борт не смыло. Тут такая метеосводка пришла-ахнешь.

- Не смоет,-сказал Черных.

Через минуту позвонили из машины.

- Пират с тобой?

- А где ж ему быть?

- Смотри там за ним.

- Все будет в порядке.

- Заботятся все о тебе, - сказал Черных Пирату. - Волнуются, как бы с тобой чего не стряслось. А ты нос повесил.

Пират поднял голову и грустно поглядел на Черныха. Корабль изрядно качало. По палубе уже гуляла волна. До мостика долетали брызги. Море начинало грохотать...

Появился боцман. Некоторое время стоял, вглядываясь в черноту ночи.

- Все задраено?!-крикнул он.

- Все!

- Опять ты на вахте с этим... Пиратом!

- А что!

- А то, что не положено.

Черных промолчал. Включил прожектор, сиреневый луч запрыгал по дымящимся брызгами волнам.

- Балаган, а не корабль. Веранда танцев!

"При чем здесь веранда танцев?" - хотел было подумать Черных, но не успел: крутая волна резко завалила корабль на левый борт, прожекторный луч метнулся сначала к мокрым небесам, а потом, ударив по вершинам волн, на секунду осветил в черном ущелье между двумя валами небольшой мотобот. Как ни мгновенно было это, Черных успел заметить, что мотобот идет без огней и без флага...

- Судно слева по борту, дистанция восемь кабельтов! - крикнул он в переговорник.

Корабль валился на другой борт. Пират, скрежеща по стальной обшивке палубы когтями, ездил по мостику от одной стороны до другой.

На мостик выскочил Дроздов.

- Пеленг! - закричал он на ухо Черныха.

- Примерно 18-20!

- Боевая тревога! Боевая тревога! Корабль к бою и задержанию!! - заорал Дроздов в переговорник.

Через минуту на мостике показался Затирка.

- Пирата возьми! - закричал Черных.

Затирка отодрал Пирата от куска парусины, на которой медведь почти висел, вцепившись четырьмя лапами, и потащил его вниз. По трапу грохотали сапоги. Нудно завыла сирена. Корабль качало, и кренометр в штурманском посту, сам удивляясь такому, показывал солидную цифру. Затирка донес Пирата до кубрика, кинул его на пол и убежал.

В кубрике никого не было. Две книги и стакан с присохшими чаинками катались по полу. Пират, уцепившись за коврик, ездил вместе с ними. В кубрике было тепло и горел свет. За железными стенами ревело море. Пират перебрался под койку Черныха. Там можно было упереться лапами в стену и в две железные наглухо прикрепленные к полу ножки. Пусть стакан и две книги катаются по полу. На это даже интересно смотреть... Корабль стал резко менять ход, поворачивать вправо, влево, и над кубриком то шипя перекатывались волны, то грохали чьи-то сапоги... Все это не нравилось Пирату. Он очень устал сегодня. Он положил голову на лапу и заснул. Но приходилось часто просыпаться - и оттого, что во сне он расслаблялся и тогда его начинало катать под кроватью, и оттого, что опять выла сирена, и это было крайне неприятно. Пират просыпался злой, готовый отомстить всем своим обидчикам, но никаких обидчиков не было, только стакан с прилипшими чаинками закатился уже в паз между чьим-то рундуком и стеной и там жалобно позвякивал.

"Ду-ду-ду!" - вдруг застучала над головой автоматическая пушка. Запрыгал стакан. Пират испугался. "Ду-ду-ду" - Опять над кубриком. "Таф-таф!"-что-то ударило по обшивке, заглушая грохот. Жалобно взвыли турбины корабля, переключенные на предельный ход. Какая-то волна ударила в стенку так, что весь корабль заскрипел, как ломающаяся сосна. Снова над кубриком, шипя, как тысяча змей, прокатилась волна. Пират обхватил лапами железную ножку кровати, от которой пахло старой масляной краской и немножко хозяином. Заскулил. Все это было страшно и непонятно...

Утром, когда Черных повел на палубу Пирата - мыть (страшный тот был после пережитой ночи: грязный, шерсть свалялась, глаза затекли), ему встретился Затирка, который вел по палубе высокого человека со связанными сзади руками. От него пахло рыбой. Человек остановился и сказал:

- О! Медведь на русском корабле! Это так традиционно!

- Иди, иди!-сказал Затирка.

Почти вся команда работала на палубе - убиралась после ночного шторма.

- Ну как дела, Пират?! - крикнул Плехоткин.

Пират поднял голову. По океану еще ходили солидные валы, но из разорванных белесых туч выглядывал веселый кусочек солнца. С близкого берега доносился едва уловимый запах мокрых скал и рыбы. Пират потянул ноздрями воздух и вдруг неожиданно для самого себя рявкнул - рряв!

- Значит, хороши дела? - еще раз переспросил Плехоткин. - И у нас неплохо. А за ночную вахту тебе причитается!

Он вытащил из кармана кусок сахару и кинул Пирату. Пират поймал сахар и захрустел. Солнце совсем вылезло из-за облаков и приятно грело нос. Хорошо!

...А больше всего Пират любил, когда матросы играли в домино. Вот интересно было на них смотреть! Они собирались в кубрике, усаживались за стол и со всего маху били по нему черными костяшками. А потом все разом кричали, словно совершенно неожиданно ко всем им пришла большая радость, а двое со скучными лицами лезли под стол. Сначала Пирату было очень неудобно, когда большой и сильный Черных лез под стол. Пират тут же семенил за ним следом: может, кто обижает хозяина и надо заступиться? Под столом множество ботинок и сапог стучали об пол. Пират вылезал вслед за хозяином и смотрел на матросов, которые гром- ко смеялись. А Черных, вместо того, чтобы сказать "молодец, Пират!" и дать сахару, вместо этого недовольно говорил:

- Ну ладно, ладно... веранда танцев.

Но потом Пират понял, что никого здесь не обижают, а это просто игра. Особенно ему нравилось, когда кто-нибудь громко кричал: "Рыба!" - и сильно ударял костяшкой. И Пират тогда со всего маху бил лапой по столу. Что здесь поднималось! Матросы со смеху падали с табуреток, а Пират, поощряемый всеобщим вниманием, тут же перекатывался через голову. Что и говорить, веселая это была игра!

Любил еще Пират смотреть, как борются матросы. Он даже порявкивал от удовольствия, глядя, как здоровенные парни пытались повалить друг друга. Они казались Пирату двумя медведями. Так и подмывало встать на задние лапы и побороться!

Боролся иногда и Черных. Правда, мало было на него охотников, разве что дизелист Сомов. И каждый раз, когда борьба вступала в решающую фазу, Пират не выдерживал и лез на Сомова. Но от этого вмешательства ничего хорошего не получалось. Сомов кричал на Пирата, что тот ему чуть не порвал робу, кричал и на Черныха, что тот его поборол только с помощью медведя, а Черных зло говорил Пирату: "Не лезь!" Пират обижался и уползал под кровать. Он мог привыкнуть ко всему, но когда валили на пол хозяина - сидеть на месте было выше его сил...

А один раз в домино пришел играть боцман. Пират хотел было, как всегда, залезть под койку, как боцман вдруг поглядел на него необычно добрым взглядом.

- А подрос Пират-то на пограничных харчах, - сказал он. - Свыкся?

- Свыкся, товарищ боцман, - сказал Черных.

И они сели играть. Пират никуда не полез. Он стоял на задних лапах перед ними, держась за стол, и смотрел, как стучат костяшками. Боцман играл солидно, не спеша, обдумывая каждый ход. Смотреть собралось много матросов. Игра шла без обычных подсказок и выкриков. Перед каждым ходом боцмана в кубрике наступала тишина. Пират внимательно следил за игрой, будучи немало удивлен необычно тихой обстановкой. Вдруг Плехоткин, игравший против боцмана, закричал дурным голосом:

- Эээх, была не была - ррыба!

И ахнул по столу здоровенным кулачищем с костяшкой. Пират, стоявший рядом с боцманом, понял, что настала пора действовать, поднял лапу и ударил... по плечу боцмана! Раздался треск отрываемого погона, весь кубрик взорвался от смеха. Боцман, красный от неожиданного удара, вскочил.

- Ты что... ты что?! - закричал он.

Пират прыгнул на пол и мигом забрался под кровать.

- Распустил свою скотину!! - заорал на Черныха боцман. - Завтра же списать на берег! Чтобы духу его здесь не было!

Боцман вышел из кубрика и так хлопнул дверью, что костяшки домино на столе жалобно подпрыгнули.

В кубрике наступила тишина. Кто-то чиркнул спичкой. Кто-то тяжело вздохнул. За стеной хлюпнула волна.

- Нехорошо, вышло, - сказал Плехоткин. - Пирата, конечно, никуда не отдадим, но... нехорошо...

- Может, пойти объясниться с боцманом? Ведь Пират же не нарочно...

- Сейчас лучше не ходить... в гневе он. Завтра делегацию выделим и пойдем с утра, - сказал дизелист Сомов.

И матросы стали расходиться из-за стола-кто полез с книжкой на койку, кто сел писать письмо, а Плехоткин вынул гитару. Одну хорошую песню знал радиометрист Плехоткин.

Кожаные куртки, брошенные в угол,

Тряпкой занавешенное низкое окно.

Ходит за ангарами северная вьюга,

В маленькой гостинице пусто и темно..

Пелось в этой песне про северных летчиков, но ребятам всегда казалось, что эта песня сочинена про них-про моряков пограничных войск, которые в любую погоду, днем и ночью, летом и зимой сторожат границу нашей страны.

Командир со штурманом мотив припомнят старый,

Голову рукою подопрет второй пилот.

Подтянувши струны старенькой гитары,

Следом бортмеханик им тихо подпоет.

Эту песню грустную позабыть пора нам,

Наглухо моторы и сердце зачехлены.

Снова тянет с берега снегом и туманом,

Снова ночь нелетная даже для луны...

А ночь над океаном наступала действительно нелетная: начинал накрапывать мелкий дождик, короткие холодные волны стучались о камуфляжные скулы пограничного корабля, вахтенный матрос натянул на голову капюшон. По зеленому экрану локатора бегал тонкий луч, ударяясь о прибрежные скалы, о стаи бакланов, взлетающих над водой, о близкие и далекие корабли. Песни песнями, а служба службой.

- Пойдем-ка, я свожу тебя на палубу - перед сном подышать, - сказал Черных Пирату. - Вылезай-ка. Все равно из рядового тебя разжалуют.

Черных вылез на палубу, Пират - за ним. Они стояли в полной темноте и смотрели в одну сторону - на берег. Корабль по приказу командира отряда шел в порт - сдать нарушителя, которого они захватили тревожной штормовой ночью, и его мотобот. Огни порта были уже совсем близко.

Оттуда, от этих огней, легкий ветер сквозь дождь доносил за- пах земли.

- Да-а-а...-вздохнул Черных. - А ведь мне в этом году, друг, демобилизовываться. Так-то.

Пират тоже вздохнул.

В эту минуту кто-то выпрыгнул из люка. Пират повернул голову. От неясной тени человека пахло не машинным маслом и не мокрой робой, как от всех остальных матросов. От него пахло рыбой! Пират потянул ноздрями этот хорошо знакомый запах, как вдруг человек кинулся к хозяину и одним ударом сшиб его с ног. Хозяин был большой и сильный, но он стоял боком и не мог, конечно, видеть нападающего. Они покатились по мокрой палубе.

- А-а!..-захрипел хозяин. И тогда Пират кинулся к большой потной спине, от которой шел сильный запах рыбы. Он обнял этот рыбий запах, и в эту минуту куда-то пропали все правила приличного поведения, которому его так долго учил хозяин. Горячая волна охоты охватила Пирата, и он с наслаждением запустил зубы в твердое теплое плечо.

Человек закричал. Он выпустил из своих объятий Черныха, изогнулся и ударил медведя. Удар был холодный-холодный, а потом - горячий-горячий... Пират нашел в себе силы еще раз хлестануть человека, пахнущего рыбой, лапой по голове и откатился в сторону. Он катался по мокрой палубе и уже не видел, как Черных поднялся на ноги, как из люка выскочили моряки и унесли вниз человека, пахнущего рыбой, как прибежал фельдшер и тут же, на мокрой палубе, сделал укол Пирату, а моряки держали его за лапы, чтобы он не катался. Ножевая рана в груди у медведя была глубокая... Человек, от которого пахло рыбой, был опытным бандитом: он вонзил нож и повернул его внутри раны...

Умер Пират в кубрике, в том самом кубрике, где он любил смотреть, как играют в домино, где Плехоткин пел свою грустную песню про северных летчиков, а боцман делал строгие внушения за беспорядок. Вокруг Пирата хлопотали фельдшер и Затирка. Черных с перевязанной головой стоял около стола и молча смотрел на медведя. Возле стола стоял и Дроздов. В кубрике было тихо, и только Куликов, работавший в штурманском посту, все время спрашивал в переговорник:

- Ну, как там дела?

- Плохо, - отвечал боцман.

Он мрачно вешал трубку переговорника на место и вытирал платком с красного лица пот.

Он не мог никак простить себе оплошности с нарушителем: как так случилось, что при обыске преступник сумел спрятать небольшой нож? Ведь этим ножом он разрезал веревку, связывавшую его, открыл замок в чулане и, если бы не Черных, случайно стоявший на палубе, прыгнул бы с борта, а берег был совсем близко. Этим ножом он и убил Пирата...

Хоронили медведя утром. Боцман, Черных и Куликов высадились из шлюпки, вырыли в мокром песке могилу, завернули Пирата в кусок старой парусины. В могилу еще положил боцман один старый погон с нашивкой старшины третьей статьи. Никто у него не спросил, почему это он сделал, - ни Черных, ни Куликов. Потом могилу засыпали. Боцман и Куликов достали свои пистолеты. Черных дослал патрон в патронник автомата.

"Ду-ду, ду-ду!" - Из стволов вылетели короткие огоньки, эхо прыгнуло к туманным скалам.

В шлюпке боцман сказал:

- В корабельную книгу надо было бы его записать, что ли...

Сказал он это ни к кому не обращаясь, поэтому ему никто не ответил. Черных, налегавший с боцманом на весла, отвернулся в сторону, а Куликов достал сигарету и все пытался прикурить на ветру. Только что-то спички не зажигались - отсырели, видно.

С севера шли тяжелые коричневые тучи, поворачивало на непогоду. В тот же день выпал первый снег...

Много раз после этого пограничный корабль с бортовым номером 93 проходил мимо безымянного камня. В шторм или при солнце, в метель или в туман. Погода на границе всякая бывает.

Каждый раз Вася Плехоткин внимательно смотрит на зеленый экран, на белые всплески, каждый раз вахтенный матрос Черных спрашивает в переговорник:

- Ну, как там?

- Ноль эмоций, - отвечает Плехоткин. - Ничего и никого.

Они разом вздыхают, вспоминая Пирата,-один у себя в прокуренном штурманском посту, другой - на верхнем мостике, где ветер да дождь. Но уже через секунду Плехоткин привычно крутит ручки настройки, а Черных то и дело включает прожектор, вглядываясь в черноту ночи, потому что граница не знает ни праздников, ни будней, а знает только лишь одно - службу. Спокойно, ребята. Ноль эмоций.

Ноль эмоций

Рассказ